Почему «увлечения юности» вызывают скепсис, закономерный скепсис? Хорошие увлечения? Потому что непонятно, идеи будут подкреплены трудом? Самообразованием, самовоспитанием, познанием, зарабатыванием денег для себя и для любимого человека? Будет что-то, чем человек решится пожертвовать, в случае чего? Проще говоря, будет ли человек обывателем, мещанином — в самом лучшем смысле этого слова?
Вот Толстой был мещанин, и Чехов — у них было дело и были дела, хозяйство, заботы. Они были Муравьи, а не Стрекозы. Да, в юности они были стрекозы — видимо, в мужском роде вернее «стрекозлы» — но потом и муравьями стали.
Откровение Божие обращается к мещанам. «Не укради» сказано тому, у кого есть еда. Если крадет лишенный хлеба, это не грех и заповедь к нему не относится. «Блаженны плачущие» относится к обычным людям, которые не плачут, а к плаксам не относится. Когда человек уже взрослый, но еще без занятия, не сам себя кормит, ему бессмысленно сообщать «раздай имение». У него нет имения.
Чтобы перерасти мещанство, мещанином надо стать. Миновать стадию взрослости — можно, но это душевное самоубийство. Будет толстая, грустная стрекоза, которая давно уже не летает, а лишь ползает, но воображает себя Веничкой Ерофеевым или хиппи.
Подростку кажется, что быть взрослым означает никому не подчиняться, никого не слушать, не быть учеником. Подростка можно понять, он изувечен школой. Но все-таки Кант — совершеннолетний не потому, что никому не подчинялся, а Гегель не был совершеннолетним, хотя никому не подчинялся. Что же такое совершеннолетие? А как в евангельском рассказе об исцелении слепого, родителей спрашивают, как дело было, а они: он у нас в летах совершенных, его спросите. Совершеннолетний — тот, кто сам может описать происходящее. А может и не описывать — иногда описывать означает предавать, писать донос. Кант описывал, а Гегель учил писать доносы и приказы, поэтому Кант был взросл, а Гегель сволочь.